Сумароков Александр Петрович, известный писатель, родился в 1718 г., умер 1 октября 1777 г. в Москве. О месте своего рождения Сумароков говорит в стихах к герцогу Браганту:

Где Вильманштранд, я там по близости рожден,

Как был Голициным край Финский побежден.

От отца, человека для своего времени очень образованного, Сумароков познакомился с грамматическими основаниями русского языка; «должен я за первыя основания в русском языке отцу моему», говорит об этом сам Сумароков. Это было для будущего поэта чрезвычайно важно, ибо в училищах тогда мало занимались русским языком, считая, что каждый русский и без того его знает. В книге «Описание Петербурга», изданной в 1779 г. Рубаном, сказано: «в кадетском сухопутном корпусе обучают молодых шляхтичей военной экзерциции, инженерству, рисовальному искусству, математике, также по-немецки, по-французски, по-латыни и часть оратории, танцовать, на рапирах биться и конной езде».

В 1732 г. 13-летний Сумароков поступил в вышеупомянутый кадетский корпус, тогда называвшийся также «рыцарской академией». Товарищами его по корпусу оказались лица, впоследствии ставшие известными как деятели на разных поприщах государственной и общественной жизни. Тут были князь Репнин, победитель Юсуфа, граф П. И. Панин, покоритель Бендер граф М. Ф. Каменский, считавшийся со слов Фридриха II первым европейским тактиком, Херасков — творец «Россиады», Свистунов — переводчик, Мелисино, отважно метавший громы под Ларгою и под Кагулом, Елагин — сочинитель «Опыта русской истории», Румянцев-Задунайский и др. Товарищи по корпусу образовали «общество любителей русской словесности», где в свободные часы читали друг другу свои произведения. А. С. Суворов, будущий генералиссимус, тоже посещал кадетский корпус и водил знакомство со всем «обществом любителей русской словесности». Между кадетами появились стихотворцы, пробовавшие свои силы над русским стихом. От имени корпуса было передано несколько поздравительных од Императрице Анне Іоанновне. Что для одних было забавой, простым развлечением, то в Сумарокове пробудило талант, указало ему на поприще, которого он и не оставлял до конца жизни. Он увлекся французскими сантиментальными песенками, в то время модными во всей Европе, и по образцу их стал слагать русские.

Знакомясь в кадетском корпусе со всеобщею историею, С, по собственному его свидетельству, переселял события веков минувших в свои первые стихотворческие опыты. Уж в этих опытах видна зрелая мысль и новый слог, им самим созданный.

Надо принять во внимание, что С. не имел предшественников в тоническом стихосложении, если не считать Третьяковского, который имеет значение в русской литературе только в качестве теоретика этого стихосложения.

С кадетским сухопутным корпусом связано основание нового русского театра. Юные сотоварищи Сумарокова, восхищенные его трагедиею «Хорев», задумали разыграть ее. Свистунов играл Оснельду, Мелисино — Кия, Бекетов — Хорева. Узнала об этом Императрица Елизавета Петровна, и те же кадеты несколько раз представляли «Хорева» во дворце. Трагедия имела большой успех. «Хорев» явился первой пьесой нового русского театра, именно ее поставили на сцену основатели его, Федор Волков и Дмитревский, сначала на подмостках кожевенного завода в Ярославле, а затем с громадным успехом и в Петербурге, куда они были вызваны.

Из корпуса Сумароков вышел 22 лет в адютанты к Головкину, а после к гр. Алексею Григорьевичу Разумовскому, при котором, по свидетельству митрополита Евгения, «дослужился до чина бригадирского, а наконец Екатериною II пожалован действительным статским советником, кавалером св. Анны и пенсионом более 200 рублей». К этому времени относится его признание, что он любил балы и с увлечением предавался им; любил также женское общество, где блистал своими песнями, эклогами и идиллиями.

Между службою, светскими развлечениями и стихотворством Сумароков находил время и для чтения, что видно из его философских компиляций и критических статей, показывающих в нем значительную эрудицию. Сумароков изложил «0 разумении человеческом» Локка, писал о Спинозе, «0 летоисчислении», выказал довольно обширные познания в математике; его «Эпистола о стихотворстве» обнаруживает знакомство автора с корифеями древней литературы и современной ему английской и французской. Тут цитируются Анакреон, Аристофан, Вергилий, Гораций, Шекспир, Мильтон, Буало, Расин, Вольтер и др. Особенное внимание уделял Сумароков изучению русского языка. Литературный язык был в то время в периоде зарождения; приходилось вести борьбу с теми писателями, которые, за отсутствием многих русских слов для вновь возникших понятий, обращались без нужды к иностранным языкам. Против этих отрицательных явлений и ополчился Сумароков Он обратился к изучению русской истории, что видно из его статей «Московская летопись» и «Стрелецкий бунт»; он обратил внимание на русские песни, что видно, например, из его плясовой песни: «В роще девки гуляли: калина моя, малина моя»; исследовал русские слова сравнительно с иностранными наречиями (его статья «0 происхождении русского народа по сходству наречий»); написал статью «Российское духовное красноречие», затем рассуждение «0 коренных русских словах». Вся эта теоретическая деятельность подкреплялась им практически — созданием соответствующих образцов русской речи, которая, по его мнению, должна удовлетворять следующим трем условиям: язык должен быть прост, правилен и чист от лишних иноземных слов.

Что касается правильности речи, то он говорит: «Нельзя, чтоб тот себя письмом своим прославил, кто грамматических не знает свойств и правил». Но этим требованием Сумароков отнюдь не думал ставить в зависимость язык народа от правил грамматики, ибо, говорит он, «люди говорят и пишут, не справляясь непрестанно с грамматикою», наоборот — самую грамматику, т. е. ряд известных правил, выводил он из строя речи, создающегося в горниле исторической жизни народа.

Мы переходим к самой зрелой поре литературной деятельности Сумарокова, когда он обратился «к Мельпомене и, взяв у нее кинжал, пустился к театру». В 1756 г. последовал указ «о бытии российского театра», и Сумароков определен директором. В театрах в царствование Елизаветы Петровны ставились иностранными труппами комедии Мольера, трагедии Корнеля, Расина, Вольтера. По условию с директором Сериньи, труппа обязывалась играть на придворном театре раз в неделю комедии и трагедии; французские представления обыкновенно назначались по понедельникам; итальянские же и балетные — по четвергам. Здесь-то Сумароков и увлекся «трагическою музою»; эти блестящие представления внушили ему желание по изученным ложноклассическим образцам написать русскую трагедию. Были особые условия, почему Сумароков за образцами обратился к ложноклассической трагедии, несмотря на то, что ему был известен Шекспир, с нашей, современной, точки зрения стоящий выше. Между тем Сумароков очень гордился, когда его величали «северным Расином», и считал нужным оправдываться, когда его упрекали в подражании Шекспиру. По поводу переделки им шекспировского «Гамлета» он писал: «Гамлет мой, — кроме монолога в кончании 3-го действия и Клавдиева на колени падения, на шекспирову трагедию едва-едва походит». Не только Сумароков, но и другие современные ему писатели высоко ставили подражания ложноклассикам. Этот род литературы имел большой успех и у публики. Трагедии С. трогали зрителей до слез; пьеса «Дмитрий Самозванец», имела такой успех что трудно было найти свободное место, когда она ставилась; эта же пьеса держалась на провинциальных театрах еще в 20-х годах XIX в., всегда собирая многочисленных зрителей. Должно также обращать внимание на распространенность сочинений Сумароков: после издания им самим отдельных своих стихотворений вскоре понадобилось новое издание (Новиковское), которое через 6 лет было повторено. Все это свидетельствует о том, что не каприз и не случайность вызвали перенесение в русскую литературу образцов ложноклассической трагедии. Было, следовательно, в последней нечто, что отвечало запросам времени.

Кроме трагедий Сумароков написал много комедий и басен, но успеха у современников эти произведения не имели: в них мало художественности — в баснях очень слаба аллегория, в комедиях — типичность. Комедия, конечно, по сущности своей должна была ближе держаться предметов из русской жизни. Но и здесь у Сумарокова постоянно дают себя чувствовать иностранные образцы, особенно в первых им написанных , в которых фигурируют не только подлинные типы французской комедии с их именами (Пасквин, Леандр, Еристен и т. п.), но сохраняется даже обстановка, а весь центр действия вертится зачастую на субретке или плутоватом слуге. Но зато в комедиях и баснях много «стихотворной остроты», «издевки», сатирического гнева. О назначении комедии Сумароков говорит: «Свойство комедии издевкой править нрав, смешить и пользовать — прямой её устав», а что должно быть предметом осмеяния, указано у него так:

Представь бездушного подьячего в приказе,

Судью, что не поймет, что писано в указе.

Представь мне щеголя, кто тем вздымает нос,

Что целый мыслит век о красоте волос,

Который родился, как мнит он, для амуру,

Чтобы где-нибудь к себе склонить такую ж дуру.

Представь латынщика на диспуте его,

Который не соврет без „ergo” ничего;

Представь мне гордого, раздута как лягушку,

Скупого, что готов в удавку за полушку.

Лучшей комедией является «Одекун», в которой тем больше желчи, что она написана по личному поводу. В главном действующем лице комедии, ростовщике Чужехватове, выведен зять Сумарокова, у которого последний имел несчастие задолжаться. В прошении, поданном Императрице, Сумароков так рисует своего зятя, изображенного в лице Чужехватова: «Человек праздный, прибыткожадный, непросвещенный и кроме часовника ничего не читавший и кроме сребролюбия ни о Боге, ни о прямой дороге не имущий понятия; ростовщик, он берет по десяти рублей со ста и еще по два рубля в ящик собирает на жалованье своим людям, которых он почти никогда не кормит, приказывая им пищу добывать самим; дров им не дает, приказывая, чтобы они дрова сами в Москве-реке добывали, следственно приказывает он им дрова красть. Жалости и человеколюбия в нем нет никакого, обыкновенное наименование людям: «вы мои злодеи»... Науки он называет календарем, стихотворство лихою болестью; воспитательный дом — непристойным именем... Считает деньги и бьет ими слуг, и у него только 4 наказания: четками, под бока кулаками, кошками и вечные кандалы». Положительной стороной комедий и басен Сумарокова является их разговорный язык, — бойкий, живой, чуждый искусственности, свойственной некоторым его трагедиям.

Сатирические статьи Сумарокова касаются главным образом таких распространенных в его время пороков, как лихоимство, взяточничество, ябеда, бессмысленное подражание иностранцам, затем невежество, щегольство, барская спесь. Интересны две сатирические песни Сумароков; одна иронически оплакивает судьбу взяточника: «Саввушка грешен, Савва повешен; Больше не падки мысли на взятки» и т. д. Другая сатирическая песня называется «Хор к превращенному свету», из которой вышла народная песня: «За морем синичка не пышно жила».

Как первый пример в деле издания журналов, следует указать на издававшийся Сумароковым в 1759 г. на его собственные средства журнал «Трудолюбивая Пчела». Он печатался в академической типографии в количестве 1,200 экземпляров, но через год должен был прекратиться за отсутствием подписки и вследствие столкновений с академической канцелярией. В журнале, кроме статей и стихотворений самого Сумарокова, помещались произведения Третьяковскаго, Дмитревскаго, Козицкаго, Партова, Мотониса, Иолетики и др. Журнал велся настолько интересно и содержательно, что в 1780 г., следовательно уже по смерти Сумарокова, был вторично издан академией.

В 1762 г. произошло замечательное в истории русской печати событие. Как свидетельствует митрополит Евгений, Екатерина II, вступив на престол, «на три дня во всех московских типографиях допустила свободу печатания». Одним из первых этой свободой воспользовался Сумароков, представив свои замечательные для того времени соображения, во-первых, о необходимости издания Свода Законов и, во-вторых, об учреждении государственного совета. «Как член общества я желаю, чтобы законы исправлены были. На что нет закона или неясен, на то сочинен бы был новый, ясный, положительный... Судьи не боги и не цари, а мы не тварь их и не подданные. Осуждать должны законы, а не они, если суд праведен; а если суд неправеден, то осуждают нас не судьи, а беззаконники... Прежде всего повели, — обращается Сумароков к Императрице, — собрать для нового здания вещи и основать училища готовящимся соблюдать предначертанные премудростью твоею законы. Повели перед писцами разогнуть книгу естественной грамматики, которой многие писцы и по имени не знают. Повели им изображать дела ясно и мыслить обстоятельно, чтобы знало общество, что написано».

Тем не менее Сумароков был противником освобождения крестьян. В числе лиц, которым был дан для прочтения «Наказ» еще до собрания Комиссии, был и Сумароков, который представил свои замечания. «Сделать русских крепостных людей вольными нельзя, — писал он в этих замечаниях: — Скудные люди ни повара, ни кучера, ни лакея иметь не будут, и будут ласкать слуг своих, пропуская им многие бездельства, дабы не остаться без слуг и без повинующихся им крестьян; и будет ужасное несогласие между помещиками и крестьянами, ради усмирения которых потребны многие полки; и непрестанная будет в государстве междоусобная брань, и вместо того, что ныне помещики живут покойно в вотчинах, вотчины их превратятся в опаснейшие им жилища... А это примечено, что помещики крестьян, а крестьяне помещиков очень любят, а наш низкий народ никаких благородных чувствий еще не имеет ...». Замечания Сумарокова не понравились Екатерине. На полях рукописи её рукою против разных мест приписаны возражения, а в заключение дана такая характеристика поэту: «Господин Сумароков хороший поэт, но слишком скоро думает. Чтобы быть хорошим законодавцем, он связи довольной в мыслях не имеет... Изображение (т. е. воображение) в поэте работает, а связи в мыслях понять ему тяжело...».

В мыслях «О старой и новой славе» Сумароков говорит, что счастье народов заключается не в расширении границ, а во многом другом, между прочим в «дешевизне нужных вещей». По этому поводу им написано политико-экономическое рассуждение «О всегдашней равности в товарах », где говорится: «Много или мало вывоза товаров, пошлина ни убавляется, ни прибавляется, и сбор государственный в казне с них равен. Много или мало сожнется в России хлеба, но люди к пропитанию своему требуют равной меры. Равна пошлина, равна мера пропитания; равна должна быть и цена во всякое время, хотя много, хотя мало вывезено товаров, или много или мало сжато хлеба. В случае неурожая помогает ли возвышение на него цены народу е Она помогает только злочестивым продавцам, обогащающимся несчастием человеческим. Зло это отвращено будет тогда, когда учредятся у нас хлебные магазины, что легко может быть в России, столь обширной и столь изобильной»...

Последние годы своей жизни Сумароков пришлось провести в Москве, и это обстоятельство, как это ни странно на первый взгляд, оказалось для него роковым. Здесь слава «отца русского театра», «Северного Расина» потерпела крушение.

Здесь имели успех «слезные, мещанские драмы». Кто-то из московских чиновников перевел одну из таких драм Бомарше: «Евгения». Пьеса была поставлена и имела громадный успех. Сумароков почувствовал себя уязвленным в своем самолюбии, написал резкую статью по поводу падения вкуса московской публики; среди последней образовались две партии, при чем партия Сумарокова оказалась в плачевном меньшинстве.

К крушению славы присоединилось еще унижение. Его колкие статьи против приказных («крапивное семя») и ябедников давно восстановили последних против него. Случай отомстить Сумарокову представился, когда он заложил свой дом и в срок не уплатил долга. Описали имущество Сумарокова и стали гнать его из родительского дома. Он обратился за помощью к князю Потемкину. «Меня, пишет Сумароков, выгоняют из дома. Правда, я должен, но я извещаю вас, что за занятые деньги я заложил табакерку, подаренную мне Императрицей Елисаветой Петровной. Ее оценили в 12.000, а на мне всего долга тысяч до восьми. Ябеде не дом мой нужен, ей (ему) нужно подвергнуть меня посмеянию и надругаться надо мною. Она (он) мстит мне. Придирки и козни ябед сводят меня и, вероятно, сведут с ума. Я человек. У меня пылали и пылают страсти. А у гонителей моих ледяные перья приказные: им любо будет, если я умру с голода или с холода». Все эти невзгоды действительно повлияли самым удручающим образом на писателя; преследуемый, беззащитный, он пристрастился к спиртным напиткам, пагубно повлиявшим на его здоровье и ускорившим его смерть.

Сумароков был высокого мнения о роли писателя в жизни народа; современное же Сумарокову общество смотрело иначе. Даже лучшая часть этого общества допускала лишь меценатское, а не равноправное отношение к писателю. Человек с невысоким чином должен был, по понятиям того времени, и держать себя соответственным образом. Сумароков же никогда не умел подлаживаться к сильным мира сего. Он умер, добившись от современников мало уважения к себе, как писателю, но зато тем в лучшем свете вырастает его фигура в глазах потомства. Что составляет истинную награду писателю, спрашивает Сумароков, и отвечает следующими словами, которые могут служить эпиграфом к его биографии: «Утешительная надежда передать всю душу свою потомству и после смерти жить своим творением».

Источник: Русский биографический словарь. Т. 20: Суворова-Ткачев. СПб., 1912. Стр. 151-160.